Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
— Это голуби не мои, а моей дочери, — отвечает звонкий голос матери.
— У вас есть дочь?
— Да, есть. И тоже Тереза. Тереза Дурова. Сейчас я ее позову, и она вам поможет…
Пора. Занавес слегка раздвинулся, пропустил ее вперед и тотчас сомкнулся за ее спиной. Назад возврата нет, теперь только вперед. Тереза-маленькая, будущая Тереза-третья, преемница традиций Дуровых и освященной временем русской цирковой школы! Не урони их, Тереза!
Она выпорхнула, юная, свежая, с такими же сияющими лучистыми глазами, как у матери. Цирк грохнул овациями. Кому не приятно, что у знаменитой артистки есть дочь, и к тому же тоже Тереза! И кроме того, такая фамилия — уже половина успеха! Но это налагает и особую ответственность. Зритель принял начинающую Дурову благосклонно. Теперь — смелей, Тэтка (так все зовут уменьшительно Терез в их семье: Тереза — Тэтка).
Как все прошло, она не может сказать, пусть судят другие. Только придя в уборную, она почувствовала, насколько все это было страшно. Вот когда затрясло всю. Знакомые и друзья, целовали, поздравляли с удачным дебютом. Еще на арене маленькая девочка, взявшаяся невесть откуда, вручила ей букет цветов. Первый букет! Первое представление — первое признание… Никогда она не забудет этого! Режиссер сказал — ободряюще или критически, не понять: «Поговорим завтра…»
Это произошло двадцать девятого октября 1966 года, на субботнем представлении, которое началось в 16.00.
Вероятно, первое время (так делалось всегда) ей предстоит работать с матерью. Я уже представлял эту афишу:
2 — Терезы — 2
Смотрите! Смотрите!
Пройдут годы. Они идут быстро. И вот уже Тереза-маленькая стала большой. Но никогда не изгладятся в памяти переживания этого дня, первого артистического дня ее жизни.
Через несколько лет у Терезы-маленькой пробудится тяга к литературному творчеству; но сегодня — да здравствует цирк, цирк и один цирк! Как у матери, как у всех представителей дома Дуровых!
Интересно отметить, что именно здесь же, в Сочинском цирке, ровно за год до этого, начинал младший Юрий, сын Юрия Дурова, представителей другой ветви дуровского древа — Владимира Леонидовича Дурова. Мы ведь сказали: основателей династии — двое, и вот уже более полувека эти две родственные «линии» соперничают между собой на цирковой арене, одаривая нас великолепными плодами своего таланта, трудолюбия, не: прерывных поисков. Мы, зрители, не внакладе от такого соперничества, и пусть оно продолжается еще долгие-долгие годы. Четвертое поколение Дуровых выходит на арену. Будет и пятое…
А сразу после дебюта, еще не успела опустеть гримировальная уборная после поздравителей и друзей, строгая мать напомнила:
— А уроки — готовы? Уроки, уроки! чтоб были сделаны!
Артистка должна учиться.
Она любила все живое
Улица Алексея Толстого, дом 4… Небольшой тихий переулок с еще сохранившимися старыми зданиями и закрытыми дворами, каких теперь остается все меньше и меньше, в самом центре Москвы. Всякий раз, попадая в эту часть столицы, — а бывать там приходится довольно часто: поблизости Союз писателей СССР, ЦДЛ[22], издательство «Советский писатель» и Комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли РСФСР, — я думаю: а ведь, наверное, рядом с этой табличкой могла бы висеть еще и вторая — «и Ольги Перовской». Здесь, в одном из этих потемневших от времени кирпичных домов, с низкой каменной аркой и тесным двориком без единого прутика зелени, прошли последние годы ее жизни. Помню, как я, направляясь к Перовским, впервые нырнул под эту арку, и меня сразу охватила атмосфера старой Москвы; это впечатление усилилось, когда передо мной приветливо распахнулась дощатая дверь и впустила в тесноватую, темную, с крохотной прихожей, какую-то такую обжитую, такую удивительно привычную всей своей непритязательной обстановкой, уютом и налаженным ритмом жизни квартиру… нет, не квартиру, а квартирку! Привело меня туда письмо с приглашением навестить, когда окажусь в Белокаменной. Точь-в-точь как в свое время состоялось знакомство с Игнатьевыми — Алексеем Алексеевичем, человеком удивительной судьбы, и его супругой, с Комаровым в Песках; и вот теперь еще… новое приятное волнение, предвкушение новой встречи.
Нет, я не застал ее уже в живых. Меня приняли Софья Васильевна, старшая сестра покойной писательницы (она и послала мне письмо), и их близкая родственница, старенькая (даже не сумела вспомнить, сколько она прожила в этом доме), но чрезвычайно хозяйственная и энергичная, тотчас побежавшая на кухню готовить чай; да еще большой, сытый, холеный кот, который как забрался ко мне на колени, так и не слезал, пока меня не освободили из этого плена хозяйки.
Сразу почувствовалось: в этом доме любят животных. И действительно, кто только не жил здесь: собаки, кролики, зайцы, ежи, синицы. Животные с первой же минуты стали темой разговора, который с перерывами продолжался до нашего последнего свидания. Софья Васильевна, женщина крупная, в годах, но не уступавшая в энергии иным молодым (наверное, это было фамильной чертой Перовских: все отличались подвижностью, неуемной энергией и жаждой деятельности), коневод по специальности, работала в Рыбном, Рязанской области, в Институте коневодства, поднималась затемно, к семи часам уже была там, на своем рабочем месте, возвращалась в Москву, когда на улицах зажигались фонари, однако никто никогда не слышал от нее ни единой жалобы на усталость, дальнюю езду, трудности жизни; всегда бодрая, приветливая, готовая протянуть руку помощи любому нуждающемуся, и — разговоры, разговоры о лошадях, о скачках, выездах! Животные под кровлей этого старого московского дома были такими же полноправными членами семьи, как люди, и, если даже они не жили здесь (лошади), все равно присутствовали незримо, а в какой-то мере и зримо — на фотографиях. Фотографий было несметное множество… в альбомах и шкатулках, в конвертах, просто пачками, на стенах. Думаю, что это было тоже наследственное — товарищеское, дружеское отношение к бессловесным, глубокое участие к их судьбе.
Софья Васильевна приглашала наведаться к ним в Рыбное, посетить конезавод и институт, поскольку я обмолвился, что тоже люблю лошадей и намереваюсь написать несколько рассказов на темы конного спорта, в частности о знаменитом Абсенте — чемпионе мира; а я, в свою очередь, хотел захватить с собой и свозить туда Алексея Никаноровича Комарова, он обожал лошадей. К сожалению, поездка так и не состоялась.
О животных и любви к ним писала Ольга Перовская. (Племянница тоже пробовала себя на литературной стезе, но не знаю, была ли она так же одержима духом анимализма, кажется, нет.) После Ольги Васильевны остался архив — 26 папок; почему-то Софья Васильевна хотела, чтоб
